В отечестве.

 Почти четверть века назад в Нью-Йорке был убит известный композитор, поэт, певец, «агитатор, горлан, главарь» 20 века, экс-битлз Джон Оно Леннон.

Влияние Леннона на бурные 60 - 70-е было таково, что одни считали его пророком, другие – едва ли ни исчадием ада. Смерть Леннона своей трагичностью резко изменила паритет оценок в пользу его поклонников: тысячи людей с зажженными свечами стояли тогда перед Дакота-билдинг (где жил и был убит Леннон) и пели знаменитую философскую песню Джона - «Imagine» («Представьте»). Такие же толпы стояли на улицах Лондона и Ливерпуля –  прежних «отечеств» великого музыканта. В Ливерпуле десятки тысяч жителей приняли участие в панихиде по своему дерзкому земляку.

Но и по прошествии времени споры о Ленноне не утихли: жизнь великого «битла» и сейчас остается притягательной и таинственной (одновременно).

Так кем же был «тот самый» Леннон? Попытаемся взглянуть на это с точки зрения православного человека.

Предыстория.

            Джон Уинстон Леннон (имя Оно вместо Уинстон стало писаться только после второго брака Джона - с японкой Йоко Оно) родился в незнатной и небогатой семье, в те самые минуты, когда немцы отчаянно бомбили его родной Ливерпуль. И, может быть, не стоило строго судить Леннона в будущем уже потому, что психика ребенка с первых мгновений жизни подвергалась жесточайшим воздействиям. Жизнь земная встретила будущего гения страшным проявлением человеческой злобы – войной. Мир как будто знал, что родившийся попытается изменить его незыблемые традиции, и встречал бунтаря враждебно, словно всячески противился его рождению. Так, Леннон невольно оказался гоним миром с первых минут пребывания на земле.

Почти по Марку Твену.

            Мать и отец Джона развелись и рано покинули его. И воспитанием Джона занялась тетя Мери Смит (гораздо более известная в анналах истории как «Мими»). «Мими» была типичная «викторианка» (своего, разумеется, времени). Она пыталась всеми силами сделать Джона джентльменом, а Джон был обречен стать новым Томом Сойером - новым юным бунтарем. Пожалуй, это и есть тот редкий случай, когда Маркс, утверждавший, что «история повторяется дважды», все-таки оказался прав.

            Но не только у Леннона и Сойера было схожее детство. Подобное, с разводом родителей и даже временным воспитанием мачехой (так же, любимой, как и Мими), пережил человек схожей судьбы: музыкант, певец, поэт, «агитатор, горлан и главарь», умерший столь же рано и в тот же год – Владимир Семенович Высоцкий. Его жена Марина Влади писала в своих воспоминаниях: «Гораздо позже я поняла: из-за всего этого – отца, матери, обстановки… - ты начал с тринадцати лет напиваться».

            Ребенком Джон писал собственные книги и рисовал к ним картинки. Но со взрослыми Леннону, как и Сойеру, везло, отнюдь, не часто. И равнодушие взрослых быстро породило известную «ленноновскую» антипатию к традициям и ценностям «скромного обаяния буржуазии». Пройдут годы и, уже повзрослевший, юноша Леннон язвительно заявит (едва ли ни в первый день своего триумфа, да еще и  перед лицом самой королевы): «А теперь те, кто победнее похлопайте нам, а богачи побренчите своими побрякушками!»

            Непонятый, Джон замкнулся в себе и увлекся чтением. Любимой книгой детства стала «Алиса в стране чудес». Позже он полюбил так же Стивенсона и Эдгара По. С тех пор мир таинственный и невероятный всегда составлял главный интерес Леннона (почти всю его недолгую жизнь). И это говорит о том, что Леннон никогда не был атеистом (каким был в юные годы, после смерти матери, его друг и партнер по «Биттлз» Пол МакКартни). И снова – параллель: чувства подобные ленноновским были близки тому же Высоцкому. «Удивительное рядом, но оно запрещено» - говорил он устами своих песенных персонажей.

            Конечно, так сказать мог только тот, кто сам испытал давящее ярмо атеизма в Советской России. А в «старой доброй» Англии с ее чопорными, внешне благочестивыми традициями и последовавшим за ними равнодушием  к вопросам веры, Джон Леннон мог бы сказать чуть иначе: «Удивительное рядом, но оно искажено». У Леннона этот принцип прозвучал по-особому. В своей ностальгической композиции «Strawberry fields forever» Леннон сделал заявление:

«Nothing is real» («Ничто не реально»).

            В юные годы Леннон, в числе прочих мальчиков, пел в церковном хоре, перекладывая мелодии по-своему. И это очень не нравилось взрослым. Кроме того, он забирал себе деньги, которые, как и другие ученики собирал на храм. Этот последний поступок, конечно, никак не может вызвать одобрения. Но, если взглянуть на него повнимательнее, то не увидим ли мы тут протеста юной бунтующей души. Видимо, еще мальчиком Джон разочаровался в том христианстве (его, условно, можно назвать «западным»), которое ему пытались привить взрослые. Считая это учение скучным и, возможно даже - не спасительным (отжившим), он не видел греха и катастрофы, не отдавая на бесполезное дело им же самим собранные деньги.

            Западные традиции христианства, сделавшие учение Спасителя религией чопорных домохозяек, Леннону совсем не импонировали. Он  ищет свою веру. Он верит в мир иной. Но его иной мир совсем не тот, о котором  учат взрослые, ведь он замечает их фальшь. Однако рядом нет никого, кто бы мог дать верное представление о самом христианстве и  Леннон вынужден абстрагировать свою веру философской установкой: «Nothing is real» («Ничто не реально»). Так, молодому Леннону было проще объяснить самому себе безразличие и бездушие холодной религиозности сограждан - западных христиан. Удивительно, но факт: то, что пятилетками запрещали в советской России как «пережиток старины», с церемониями и почестями, уже не первое столетие, погребали в «просвещенной» Европе.

«Культурная революция».

            Но, в отличие от маниакальных гениев, вечно «потрясающих мир», Леннон вполне мог не любить и, даже, открыто презирать, но не умел ненавидеть. Протест Леннона был содержательным. С юности, с первых осмысленных шагов к формированию своего философского учения, Джон стремился не столько слепо разрушить старое (пусть и нелюбимое), сколько дать людям нечто новое (новую философию жизни). И вот встреча с такими же бунтарями-мечтателями: Полом, Джорджем и «Ринго» - позволила Леннону открыто выразить свои сокровенные желания, свою веру.

            Именно оттого, что произведения Биттлз носили определенную философию жизни, реакцию на их появление в мире следовало бы называть культурной революцией. Своими откровениями о любви битлы буквально перевернули этот мир. Казалось, будто до них вовсе никого и не было: ни Рея Чарльза, ни Чака Бери, ни самого Элвиса Пресли. Потому то многими современниками Битлы воспринимались как новые проповедники. И это отчасти было именно так.

            Это были времена, когда рок-н-ролл как движение протеста против «скромного обаяния буржуазии» противопоставлял себя прежней западной культуре в лице джаза (считая, почти вслед за Горьким, ха-ха, что «джаз – это музыка толстых»). И потому он носил отпечаток словесной аскезы, исключительной простоты своих текстов. Слова, как таковые, для поклонников рок-н-ролла обесценились. Появился новый музыкальный сленг – всевозможные «би-боп–э–лулы». Каждый музыкант, таким образом, напоминал: закончилось время пустых слов, прислушивайтесь к новым «словам» звуков, сердцами расшифруйте гармонию ритма музыки.

            Каждая подлинно-христианская культура рождается по евангельскому принципу: «от избытка сердца глаголют уста». Культура же рока, наоборот, была порождена криком души о явной «сердечной недостаточности» общества. Потому и неудивительно, что именно рок, а не западные христианские конфессии, оказался в 50-х - 60-х гг. наиболее честным и наиболее востребованным явлением народной культуры. Что в очередной раз говорит об удаленности западного христианства от тех святых евангельских истин, которые традиционно связываются у людей с термином Церковь.             

«All you need is love» («Все, что тебе нужно – это любовь»)  

            Но если рок-н-ролл, в текстах своих, был аскетичен и скуп, то Биттлз, как раз, осмыслили и озвучили его настоящими философскими выкладками. Они дали голос «немому кино» рок-н-ролла и сразу стали рупором нарождающегося рок-движения. Рок, смешной и кривляющийся в подворотнях, словно немой Чарли Чаплин, вдруг заговорил и запел философские  саги о великой любви друг к другу. И этим, думаю, Биттлз дали миру больше чем все множество западных проповедников. К великому разочарованию отечественных почитателей Льюиса и Честертона не могу не заметить, что, с моей точки зрения, оба мыслителя не пробудили стольких сердец, сколько их разбудили битлы.

            Иначе говоря, рок-н-ролл и бит были корпоративной музыкой той самой «молодости мира». Рок конца 50-х – начала 60-х чаще всего говорил «о чем-то, о своем». И вдруг то, что рок-н-ролл сказал, где-то, в своем кругу (читай, - клубе) «посвященных», Биттлз провозгласили всему миру. А то, что они провозгласили, было (ни больше и не меньше) как важнейший постулат человеческого бытия: «All you need is love» («Все, что тебе нужно - это любовь»). И тогда и сейчас это означает одно: без любви вообще жить нельзя. Поэтому многим и казалось, что до них еще и не говорили о любви вовсе.

            Любовь для самого Леннона была философией, целью и главным (едва ли ни единственным) постулатом бытия. Великая находка и, одновременно, ошибка Леннона заключалась как раз в том, что любовь (и только любовь) была единственной аксиомой его бунта, единственным позитивным содержанием того философского учения, которое он с радостью провозглашал «в свете рампы». Каких либо других положительных аспектов его учение попросту не имело. Говоря точнее, установка: «All you need is love» («Все, что тебе нужно – это любовь») - оказалась второй, но главной, аксиомой в жизненной философии Джона. Она оказалась гораздо более содержательной, чем аксиома первая: «Nothing is real» («Ничто не реально»).

            Но и сама по себе эта фраза оказалась слишком значимым шагом в системе западноевропейских взглядов двадцатого столетия. Уже одной этой философией любви все четверо битлов вписали себя в ряд самых влиятельных философов своего времени (и не только таких как Камю и Сартр, но и таких, как Ясперс и Хейзенга). А позже, когда с Биттлз было покончено, Леннон пояснял: «во фразе «All you need is love» имеется в виду нечто большее, чем отношения между мужчиной и женщиной».

            Итак, Биттлз не были ни апостолами, ни богословами. Какого то нового религиозного учения они не придумали. Но, вполне очевидно, что они были подлинными философами, так же как и все хорошие философы лишь конкретизирующими уже сказанное до них (ибо учение о любви есть учение христианское).                                      

Христианство без Христа.

            Но тут мы вынуждены подойти к величайшему конфликту западного мира. Смотрите: Биттлз учат любви и будят человеческие души, но христианами себя не считают, а христиане западные явно не могут говорить о любви так, как это удается Биттлз. Складывается ситуация, пусть даже и отдаленно, но чем-то (исторически) напоминающая проповедь Самого Христа и неуспех древних саддукеев и фарисеев. Потому-то и неудивительно, что в те времена многие смотрели на Биттлз чуть ли ни как на новых апостолов. Как не удивительно и то, что именно тогда те, кто давно уж превратился в  фарисеев, стали сочинять жуткие небылицы про самого главного битловского «агитатора, горлана, главаря» Джона Леннона.

             Замечательный учитель духовной жизни святитель Игнатий Брянчанинов усматривал главную характеристику фарисейства (как особого состояния души) в неустанной способности «соблазняться» поведением ближнего. Новое фарисейство, «как пописанному», жило таким же «соблазном». Ждать оказалось не долго.

            Однажды Леннон сказал лондонскому репортеру скандально знаменитую фразу о том, что Христос был хорош, но последователи исказили Его учение и теперь Битлы для многих важнее, чем Христос. Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. И этого было достаточно, чтобы западные христиане (в основном американские католики) объявили битлам не то крестовый поход, не то Варфоломеевскую ночь. Особенно «ратовали»… американцы (из южных штатов): ку-клукс-клановцы зажигали кресты, обыватели жгли и топтали пластинки Битлов. Музыкальные каналы соревновались в отказе проигрывать Битлов, и в призывах сдавать их пластинки на сжигание.

            Нам нынешним, недавно наблюдавшим на экранах подобные действия мусульман, возмущенных карикатурами на Мухаммеда, должны быть понятны и масштабы и печальные последствия таких акций. Леннон был раздавлен и оправдывался: «Вообще-то я имел в виду только английских ребят, когда сказал, что мы для них важнее Иисуса, или религии, неважно. Никакого подтекста – просто факт. Как есть. А вышло?! Я вовсе не хотел нас возвеличить или сравнить с Иисусом или с Богом как с Творцом…Меня не так поняли, а теперь – раздули!»                                       

Лебединые песни

            Позже, после распада Биттлз, занявшись сольным творчеством, Леннон (в песне «Бог») открыто заявил, что не верит во Христа. Но тут же он оговаривался, что не верит ни в кого и ни во что: ни в магию, ни в папу, ни в Гитлера, ни в Кеннеди, ни в мантры, ни в королей, ни в Элвиса, ни, даже, в Йоко и Биттлз. Он верит лишь в себя.

            Похоже, Джон Леннон к этому времени разуверился не только в христианстве (заметим – западном). Он разуверился в индуизме (публично разругавшись в Индии со всемирно известным гуру и обвинив его в духовном мошенничестве) и прочих ему известных религиозных учениях. Кажется, что Джон, вообще, невзлюбил всех гуру и все религии, о чем ясно заявил в своей едва ли ни самой знаменитой песне «Imagine» («Представьте»). В ней он, размышляя о светлом будущем, уточняет: «и не будет религий, также». Добавим, лишь, что и православному человеку не придутся по вкусу все те гуру и религии, с которыми столкнулся Леннон. Православный современник Леннона, отец Александр Шмеман, однажды заметил, что православие не есть религия, ибо этот термин переводится как связывание неба и земли, а православию нечего все время заново связывать, так как все уже связал Собою Христос (поэтому православие – не какая-то религия, а настоящая жизнь в Боге, во Христе). Под этим углом зрения на религии мира, любой православный может не ужасаться вышеприведенным высказыванием Леннона. Однако, сам Леннон, который по воспоминаниям близких, довольно много и часто читал Библию, ничего не знал о своем современнике, таком же гражданине США, отце Александре Шмемане, как, в общем-то, и о многих других православных христианах. Но, ведь так же, на другом конце земного шара, собственно, тоже никого лично из современных ему православных людей так и не узнал Владимир Высоцкий. Каждый человек сам отвечает за пройденный им путь, и история не знает сослагательных наклонений, но, думается, что оба музыканта, вслед за евангельским расслабленным (лежащим у «Овчей» купели), вполне могли сказать: «Человека не имеем!»

            Единственным, кто имел очень серьезное влияние на Леннона периода его «лебединых песен» была его вторая жена (и первая, как он считал, настоящая любовь) Йоко Оно. Но и ее влияние было весьма мистичным и не всегда безграничным. Его прерывали продолжительная размолвка Джона и Йоко в первой половине семидесятых и пятилетний период, когда Леннон ничего не писал и не играл, нянчился с малолетним сыном, пек свой хлеб и прочее.

            Выйдя из затвора, Джон поразил многих. Он заявил, что хочет еще творить и прожить еще столько же, «если ему позволит Творец».                                  

В другом отечестве

            Как и большинство моих современников, я узнал о Ленноне (точнее сказать - узнал Леннона), когда Джона уже не было в живых. Ирония судьбы: о смерти Джона Леннона я прочитал в… «Пионерской правде». Не зная о нем ничего, я остался равнодушен к прочитанному. Но уже через полгода, когда Леннон открылся мне в своем творчестве, ощущения его смерти не было. Все выглядело так: живет где-то там, на той стороне земного шара и пишет для нас свои славные песни отличный парень. Он пишет – мы слушаем, внимаем и учимся любить (оно же - жить). Слушаешь Биттлз, лет пятнадцать – двадцать спустя и ощущаешь, будто только вчера все это создано. Вот вышел русский «Imagine» (спустя более чем десятилетие), а, кажется - Леннон все еще жив и преподносит свои новые размышления о жизни, что он не хочет быть солдатом (песня написанная в связи с вьетнамской войной потому, что в семидесятые Леннон исповедовал пацифизм). Но, глубже и проникновеннее всего Леннон говорил о любви. Любовью была пронизана едва ли ни каждая его композиция, и нам, слушающим казалось, что этой любовью пронизывается весь мир.

            Все выше описанное случилось в седьмом классе. Не помню, был ли я тогда пионером, или уже не был. Главное в другом: наступало удивительное время, когда я и множество моих сверстников, все еще веря (десятилетиями исправляемым) «заветам Ильича», на деле учили заветы Леннона. Мы кланялись Ленину, а покланялись Леннону, учили Ленина, но учились у Леннона. Поэтому не Ленин, а Леннон был для нас живее всех живых.

            А, самое главное – Леннон учил любить, в то время, как коммунизм учил ненавидеть. И поэтому, пусть еще и невольно, но сердце уже выбирало первое и отрывалось от второго.

            А любовь, которой мы заразились у Леннона, была как раз всеобъемлющая. Это было и впрямь то самое «нечто большее, чем отношения между мужчиной и женщиной». И мы искали ее всюду: в науке и искусстве, в жизни и фантазиях. Искали, пока не нашли ее… в вере. Ибо Бог и есть любовь.

 И за эти поиски – благодарность Леннону, думаю, не только от меня одного.                          

Резюме

            Как же все-таки реагировать на все это современному православному человеку: считать ли  Леннона чересчур одиозным или нет? Но тут же встает и другой вопрос: разве мы не считаем вслед за Ленноном, что в продолжение своего многовекового пути (начатого разрывом с православием и продолженного порождением разного рода сектантства), западное христианство все более и более удалялось от Христа (соответственно искажая Его учение)? С моей точки зрения Леннон сказал абсолютную правду, точнее он констатировал реальный факт. Но, правда Леннона, рассмотренная во вселенских масштабах однобока и половинчата, во многом, потому, что однобокими и половинчатыми оказались представления тех христиан, которых он постоянно встречал в своей жизни. К сожалению, настоящего христианства Леннон так и не увидел.                                       

Post Scriptum

            Но, есть в жизни Джона Леннона одна особенность: отрицая свое христианство, он, все же, довольно часто упоминал об Иисусе. Иначе говоря, личность Самого Иисуса Христа, как выясняется, постоянно играла в жизни Леннона определенную роль и привлекала Леннона-философа. Хорошо знавший Джона еще со времен Гамбурга (когда слово Биттлз в самой Англии почти ни кому ничего не говорило), музыкант Тони Шеридан, не так давно, поведал о своих давних наблюдениях:

«Джон всегда, как-то, очень завидовал Иисусу, он очень хотел быть похожим: как Иисус, но только с гитарой…»